Коллективные воспоминания в Латвии
Простить и принять участие

Дискуссии об исторической памяти в Латвии главным образом проводятся в пределах этнических общин, которым, говоря политическим языком, зачастую присваиваются свойства этнически монолитных общин, объединённых общими воспоминаниями. Участие в мемориальных перформативных практиках 16 марта, в День памяти легионеров, и в праздновании Дня Победы 9 мая свидетельствует об устойчивом значении воспоминаний в формировании идентичности общин.

Память не является полностью индивидуальной – она может стать основой для формирования общины. Воспоминаниями можно объяснить мироустройство и выстроить границы между общинами. А могут ли воспоминания создавать мосты между культурами? Преодоление травматического опыта и открытая травма могут способствовать построению общества, провозглашающего максимальную причастность каждого, поскольку они создают общие рамки памяти для гражданского участия.

Множество вопросов без ответов

Воспоминания – это рассказ о сегодняшнем дне. События прошлого в интерпретации современного человека создают различные версии произошедшего и соединяют индивида с немалым количеством не знакомых ему людей. Одновременно, создавая общины, присваивая смысл тому, что с нами происходит, воспоминания могут служить ресурсом для разделения общества, формировать мнемонические пропасти. Политические катастрофы ХХ века создают памятийное напряжение, которое зачастую может превратиться в источник политической радикализации. Что должно произойти, чтобы темные и трагические страницы воспоминаний смогли перебросить мосты между культурами? Как начать беседу о содержании памяти, если черно-белое восприятие мира делит окружающих на категории «мы» и «они»? По-моему, диалог о воспоминаниях невозможен без продолжительного разговора о многообразии памяти, и в этом процессе важно установить равноправный статус различных воспоминаний и атмосферу толерантности. Таким образом, можно избежать ярлыков «неправильных» воспоминаний и в нашем мультиэтническом обществе встать на путь участия – социального, культурного и политического. Диалог о воспоминаниях может состояться и в рамках «политики прощения», осуществляемой ныне во многих странах Европы, которые пережили преступления тоталитарных режимов и теперь стремятся включить и негативные воспоминания в свою национальную идентичность.

Процессы коллективной памяти не являются статическими – они напрямую связаны с политическими потребностями современности. Содержание воспоминаний подвержено влиянию постоянно меняющейся среды: образовываются новые городские субкультуры, трансформируются мнемонические общины, исчезают былые и возникают новые воспоминания. Таким образом, в дискуссии о политике памяти появляется важный и динамический фактор – возможность на основе политического контекста выстроить политический консенсус. В данном случае дебаты об инклюзивной трактовке истории освобождаются от бремени неизменности прошлого и превращаются в динамический процесс плюрализма, в котором могут участвовать несколько действующих лиц, в том числе из конкурирующих мнемонических общин.

 
Монолитные мнемонические общины?

В связи с изменчивостью исторической политики я хотел бы упомянуть несколько, на мой взгляд, актуальных вызовов для развития мемориальной политики в Латвии. Интеллектуальным импульсом для этих размышлений послужило недавнее исследование Алейды Ассман о трансформациях мемориальной политики в Германии в начале ХХI века относительно памяти о Холокосте. Автор в работе «Новое недовольство мемориальной культурой» (“Das neue Unbehagen an der Erinnerungskultur”, 2013) определяет два главных фактора для дестабилизации мемориальной политики в Германии. Первый из них связан с уходом «прямых свидетелей», или «носителей», начальной (осуществляемой после Второй мировой войны) политики памяти о Холокосте. Второй заключается в развитии мультимедийной цифровой культуры, которая способствует возникновению таких мнемонических общин, для которых принадлежность к местам памяти слабо связана с концентрационными лагерями, мемориалами, музеями, ландшафтными элементами и т. д.

По моему мнению, сформулированные Ассман факторы актуальны и для современного латвийского общества. В Латвии растет поколение, этническая и культурная идентичность которого наглядно отражает процесс взаимного отчуждения мнемонических общин. Эта отдаленность усугубляется, даже несмотря на то, что цель мемориальной политики, осуществляемой государством, заключается в консолидации коллективной памяти (Основные установки политики национальной идентичности, гражданского общества и интеграции (2012 – 2018)).

Дискуссии об исторической памяти в Латвии главным образом проводятся в пределах этнических общин, которым на языке политики зачастую присваиваются свойства этнически монолитных общин, объединённых общими воспоминаниями. Участие в мемориальных перформативных практиках 16 марта, в День памяти легионеров, и в праздновании Дня Победы 9 мая свидетельствует об устойчивом значении воспоминаний в формировании идентичности общин. Таким образом, обособленность воспоминаний обеих этнических общин регулярно обновляется, к тому же, в рамках этого процесса происходит присоединение новых наследников к старым памятийным формулам, то есть увеличивается пропасть между воспоминаниями обеих общин. Как перенести воспоминания о травматическом опыте на молодежь, представляющую национальные меньшинства, когда эти молодые люди все реже задумываются о Второй мировой войне? Как преподнести этой общине нарратив об оккупации, если эти молодые люди свое этническое происхождение всё больше связывают с современными массовыми нарративами российского медиапространства о культурном прошлом великой империи?

В современной Латвии мемориальная политика, касающаяся оккупации государства и преступных депортаций, существует в двух измерениях. Во-первых, большая часть политических ресурсов направлена на поддержку латышской нации в архивировании и исследовании некогда запрещенных и фальсифицированных воспоминаний. Вторая тенденция представляет собой широкое неформальное угастие общества в создании и интерпретации воспоминаний вкупе с институциональной мемориальной политикой.

Делиться травмой

Так как в латвийской мемориальной политике в контексте ХХ века доминирует травматический опыт этнического большинства, возможность делиться травмой и разделить ее, на мой взгляд, содержит в себе колоссальный вызов для всего латвийского общества. Сложность для осуществления этого процесса состоит в существовании ряда параллельных, направленных на самоизоляцию тенденций и практик, в том числе мемориальных. Эти явления в среде национальных меньшинств замедляют распространение и принятие инклюзивного исторического нарратива. В связи с этим возникает ситуация взаимной блокировки воспоминаний. Участие латвийских нацменьшинств в процессе вспоминания истории Латвии ХХ века тесно связано с травматическим опытом латышей и необходимостью их коллективной памяти установить источник этого травматического опыта – ответственных и виновных.

Зачастую интерпретация этих травматических воспоминаний остается без нужного комментария, поэтому такие воспоминания не становятся открытой, интегрируемой травмой. Это способствует развитию у национальных меньшинств своей версии о травме с апелляцией к таким традиционным элементам травматического дискурса как представление об исключении неграждан из общественной жизни, предательство, зависимость, социально-экономическая эксплуатация. На мой взгляд, сегодня в Латвии создаётся ассиметричная версия травматической политики большинства. Закрытость опыта большинства способствует не только продолжающейся изоляции все новых представителей нацменьшинств от мнемонического пространства латышей. Этот процесс влечет за собой также усиливающуюся замкнутость молодежи национальных меньшинств в собственных воспоминаниях, усугубляет их безразличие к воспоминаниям других. Необходимо отметить, что в латвийском медиапространстве не существует устойчивой репрезентации воспоминаний национальных меньшинств, в рамках  которой идентичность представителей этих меньшинств интегрировалась бы в мнемоническое пространство латышей, и при этом соблюдались бы «политика покаяния» (Politik der Reue) или «политика извинения» (Entschuldigungspolitik), применяемые Алейдой Ассман. В том, что такая политика покаяния в Латвии не находит всеобщего одобрения, я убедился, участвуя в различных интервью и радиодискуссиях.

Мое предложение о политике покаяния связано исключительно с моим личным гражданским желанием развернуть диалог о прошлом. Невзирая на возможную потерю политического капитала, я хотел бы принести свои извинения латышам за всё то, что совершил тоталитарный режим, который говорил на русском языке и использовал русскую культуру для легитимации террора против граждан своего государства и других стран. Культурные образы и места памяти, которыми этот режим манипулировал, в том числе в сталинскую эпоху, являются частью и моей культурной идентичности. Я извиняюсь перед теми тысячами репрессированных, депортированных и убитых, изувеченных и униженных латышей и представителей других национальностей, которые пострадали от тех, которые для многих до сих пор остаются русскими людьми, а не советским режимом, как бы долго я ни старался разделить эти два понятия.

Качество демократии и культурный диалог

На мой взгляд, в Латвии до сих пор не созданы необходимые условия для критической ревизии Второй мировой войны в мемориальной политике национальных меньшинств. В среде нацменьшинств Латвии Великая Отечественная война не стала Второй мировой. А в латышском памятийном пространстве преобладает пафос жертвы и иерархическая эксклюзивность этого статуса, что лишает возможности открыть свой травматический опыт тем, кто не являлся жертвой, но вместе с этим и не был причастен к преступлениям режима.

Я хочу почувствовать травму Других как часть своего опыта. Устойчивость исключающего дискурса в среде национальных меньшинств не способствует «памятийному повороту» к критической рефлексии о милитаризме, культурной и образовательной политике СССР. Этому не содействуют и современные интерпретации прошлого со стороны российских властей. Для положительных перемен в сегодняшней ситуации не менее важным условием является интеграция исторических травм в официальный нарратив латвийской мемориальной политики. Предпосылкой для этой метаморфозы являются изменения в политической лексике и внесение в обязательную политическую повестку дня идеи о причастности и принадлежности к Латвии. Таким образом, политика мнемонического плюрализма и интеграции имеет тесную связь с гражданским участием в демократической культуре, в которой национальные меньшинства, «памятийные меньшинства» без создания иерархий могли бы горизонтальным путем найти место для своих воспоминаний. Подобный сценарий стал бы первым серьезным шагом латвийского общества в сторону создания общего понимания истории, которое могло бы оказать противодействие фальсифицированным и внешне привлекательным версиям об исторических событиях. В сегодняшних условиях, когда мультимедийная культура одновременно порождает несколько альтернативных реальностей и поддерживает процессы, в которых возможно существовать независимо от основных установок политики национального государства, общие воспоминания и признание памятийного наследия всех групп, становятся главной предпосылкой успешной демократии.