На третьей неделе писательской резиденции Маттиас Наврат покинул Новосибирск и отправился в Красноярск по Транссибирской магистрали. Эта запись блога посвящена его дорожным впечатлениям и истории возникновения города на Енисее. Кроме того, Маттиас побывал в селе Овсянка, где провел последние годы жизни писатель Виктор Астафьев.
Прибытие
Вид из окна спального вагона поутру меня удивляет, несмотря на то, что именно это я и ожидал увидеть. За окном мелькают окутанные туманом березы – вот уже несколько минут один лишь лес, а над ним бледное небо, цвет которого по правому краю окна переходит в голубой и розовый: переход этот заметен лишь у правого верхнего края картинки и нигде больше. Взгляд скользит вглубь меж стволами деревьев, в тумане ему совершенно не за что зацепиться, и вот его уже влечет дальше, в другую часть леса. Потом кое-где появляются дома, сколоченные из досок и деревянных дверей сараи, над ними поднимается дым из жестяных труб, в высокую траву клонятся и, кажется, вот-вот рухнут мачты линии электропередач. Потом снова лес. Андрей, Дмитрий и Маша просыпаются. Зевая, собираются в проходе с полотенцами и зубными щетками. Потом покупают у проводника чайный пакетик, берут кружку и наливают в нее кипяток из самовара. Снова переодеваются из тренировочных штанов в джинсы. За окном проносятся первые панельные дома, дымящая фабричная труба. Дмитрий теперь одет в белую рубашку и лакированные остроносые туфли. «Пока, Маттиас, говорит он и протягивает мне руку. Хороших дней в Красноярске».
О казаках, католиках и рестораторах
Там, где речка Кача впадает в Енисей, в 1628 году отряд из 300 казаков под предводительством Андрея Дубенского возвел деревянный острог, чтобы защитить расположенный ниже по течению реки Енисейск, центр торговли пушниной, от набегов коренных народов. Это первое поселение в 18 веке было уничтожено пожаром, и сегодня о нем напоминает лишь памятник коню, который был казаку другом, соратником, а в случае нужды – и источником пропитания. Анна, мой переводчик, ведет меня вдоль проспекта Мира в старую часть города, где деревянные дома первых купцов соседствуют с особняками в стиле модерн семьи Гадаловых. Когда-то они первыми в городе стали использовать электричество, потом их имущество большевики национализировали, и многих из них отправили в лагеря. «У бывшего мера, рассказывает Анна, была особая страсть». Мы стоим рядом с фонтаном «Валентин и Валентина», композицию которого венчает отлитая в бронзе молодая пара, а вскоре увидим еще фонтан «Реки Сибири», где реки символизируют стоящие в воде женщины из бронзы. Несколько лет назад таких фонтанов в городе появилось больше сотни.
Помимо православных церквей с куполами, в городе есть и католический костел. В царскую эпоху сюда ссылали повстанцев из Конгрессовой Польши. После революции здание было национализировано и использовалось для разных, более практических, целей. Сегодня потомки ссыльных поляков несколько раз в неделю пользуются зданием как костелом, основное же его назначение – зал для органных концертов.
На берегу Енисея стоит пароход, на котором Ленин в 1897 году добирался к месту своей ссылки в село Шушенское, расположенное к югу от Красноярска. Камень рядом с культурно-историческим центром, здание которого было построено на закате советской эпохи и изначально задумывалось как музей Ленина, напоминает о жертвах политических репрессий. Вокруг него на асфальте нарисованы оранжевые языки пламени, в промежутках между ними угадываются человеческие фигуры. Краска постепенно стирается, и силуэты становится все труднее различить.
За обедом в гриль-баре «Огонь и лед» я узнаю от Маши, моего местного куратора, что почти все рестораны в городе принадлежат двум владельцам. «Их конкуренция между собой нам на руку, – говорит она. – Обоим постоянно приходится выдумывать что-то новенькое».
Общие размышления
«Разве европейские страны не должны защищать собственную культуру в условиях наплыва мигрантов?» – спросила меня пару дней назад одна журналистка. Это мне очень знакомо. Это новая утопия европейского мира. Все больше людей в Германии придерживаются взглядов, представляющих собой смесь из националистического вздора и мнимого просвещения. Все больше людей в России или Польше придерживаются взглядов, представляющих собой смесь из националистического вздора и идеализированного христианства (в Польше теперь самое суровое законодательство в сфере абортов во всей Европе, а в Новосибирске запретили к показу спектакль, поскольку православные сочли обнаженную женщину на кресте непристойным зрелищем). В итоге в России и Польше мы получаем автократическое государство с национальным мессией во главе, которое щедро кормит граждан пропагандой (мы – свидетели заката христианской Европы, нам нужно защищаться и т.д.). В Германии и других западноевропейских странах следует ждать наступления псевдопросвещенной народной демократии столь же популистского толка. В основе и того, и другого варианта лежит один и тот же миф об идентичности: народ как категория, которую следует во что бы то ни стало защищать, объединяющая определенные ценности, незыблемая веками категория, неподвластная глобальным переменам и прогрессу человеческой мысли.
Последний поклон
Вчера мы с Анной и фотографом Иваном ездили в деревню Овсянка под Красноярском, где провел детство писатель Виктор Астафьев. Здесь стоит дом, который он купил, чтобы жить и работать летом, вернувшись сюда спустя несколько десятилетий жизни в другом регионе России. Это невысокий деревянный сельский домик, выкрашенный в желтый и зеленый цвета, с резными наличниками на окнах. Внутри – кухня с большой кирпичной печкой, рабочий кабинет с кроватью и гостиная с книжными полками, диваном и креслами. Одно из кресел сделано из лосиных рогов – подарок с Урала, где писатель, вернувшись с фронтов Второй мировой войны, жил с женой и двумя детьми: сыном и рано ушедшей из жизни дочерью. Вид этих комнат, где он неделю за неделей проводил в одиночестве за работой, подействовал на меня странным образом успокаивающе. В огороде рядом с домом он выращивал овощи. Ему удалось посадить и вырастить тут даже кедры, которые, говорят, обычно приживаются с трудом. Мимо Овсянки по долине, прорезанной в отрогах Восточного Саяна, течет Енисей. Астафьев вернулся в места, где разворачиваются события повестей из сборника «Последний поклон», и где, после того как его семью по отцовской линии раскулачили (поскольку они владели мельницей), сам отец попал в тюрьму, а мать утонула в Енисее, он жил в доме бабушки и дедушки по матери, чей дом (в реконструированном виде) сегодня тоже является частью музея. На фотографии на стене президент Ельцин жмет руку пожилому человеку, на лице которого оставили глубокий след война, годы работы на железной дороге, слесарем на мясокомбинате в сталинское время и потеря ребенка. Он был другом Солженицына. Писал книги о проведенных на войне годах, его произведения постоянно подвергались цензуре. Каждое лето до самого конца жизни он проводил в этом доме, ухаживал за огородом и работал.
