Ирена Врклян
«Язык – это тоже своего рода родина»
Ирена Врклян родилась в Белграде в 1930 году, ее мать была родом из Вены, а отец читал ей вслух стихи Моргенштерна. «Я фактически жила в европейском мире», – говорит писательница. В 1941 году ее семья бежала в Загреб. О войне она узнала только спустя годы.
Кар: Мы ведем наш разговор этой странной весной 2020 года, когда мы столкнулись с рядом серьёзных проблем. Я хотел бы начать с того, что попрошу Вас описать Ваше детство.
Врклян: Я всегда говорю, что у меня нет географии, у меня есть комната. Даже в детстве мне нравилось жить в четырех стенах, чтобы я никого не видела и не слышала. [смеется]
Кар: То есть Вы ассоциируете место, где Вы выросли, в основном с внутренним пространством?
Врклян: Да, потому что я и так много ездила туда-сюда и у меня никогда не было моей собственной географической привязки. В детстве я всегда жила в городе, сколько можно было каталась на велосипеде или роликах. Это было в 1937 году, нет нужды говорить что-либо больше. [смеется]
Кар: У Вас есть что-нибудь из детства, что Вы до сих пор храните?
Врклян: Да, у меня до сих пор остались письма из детства, потому что у меня был очень хороший друг Мирон Флашар из Белграда, который позже стал моим профессором греческого языка в Белградском университете. Когда после бомбардировки Белграда 6 апреля мы переехали в Загреб, он продолжал мне писать с 1941 по 1944 гг. Мне всегда нравилось читать эти письма, у меня их до сих пор должно быть около сотни, я никогда точно не считала.
Кар: У Вас была любимая книга в детстве? Что Вы можете в целом сказать о такой определяющей фазе жизни?
Врклян: Должна сказать, что в то время я любила Гейне, его стихи. Они всё ещё у меня здесь. Я ненавидела книгу «Стёпка-растрёпка» [«Штрувельпетер»– детская книга немецкого автора Генриха Гофмана, прим. ред.]. Мне подарили ее не родители, не знаю, кто мне ее дал. Нет, меня интересовала только поэзия. Сборник стихов Гейне.
Кар: Кто ответственен за Ваш большой интерес к культуре и литературе? Возможно, ваши родители?
Врклян: Да, потому что они читали мне в детстве. Папа читал мне Моргенштерна, все его стихи. Моя мать была родом из Вены, в 27 лет она приехала в Белград и там познакомилась с моим отцом. Таким образом, меня в прямом смысле окружили три страны – Австрия, Германия и Хорватия. Я жила не просто в мире, а фактически в европейском мире.
Кар: Вы говорили с родителями или бабушкой и дедушкой о войне?
Врклян: Нет, нет. Отец всегда говорил «не при ребенке», поэтому о войне и в целом о времени, в котором я жила, я узнала только после войны. В детстве я вообще ничего не знала... Я читала книги о преследовании евреев, о Холокосте, но все это было намного позже. Только потом мне стало понятно, что произошло и как выглядела моя жизнь до и во время войны. Только потом я узнала о количестве убитых и о Ясеноваце [Концентрационный лагерь Ясеновац был самым большим лагерем смерти в так называемом Независимом Хорватском Государстве, государстве-сателлите нацистской Германии и фашистской Италии, прим. ред.]. Мой дед, отец моей матери, всю войну прятал еврейскую женщину, я узнала об этом только после войны.
Кар: Скажите, в детстве для Вас как для ребенка существовала Европа?
Врклян: Нет. Точно так же, как не было и Югославии, в этом же смысле не было ничего другого. Мои родители в какой-то степени завернули меня в вату.
Кар: Если говорить о чувстве принадлежности, что для Вас родина, где Вы больше всего чувствуете себя как дома?
Врклян: Знаете, родиной для меня опять-таки будет моя комната, мои книги, мои растения, фотографии моих друзей на стенах. На самом деле, у меня есть только эта комната. Ничего не изменилось. Я все так же живу здесь.
Кар: Да, конечно. Особенно теперь, когда мы все заперты в наших квартирах.
Врклян: Да, когда мы заперты, я чувствую себя как дома. Единственное, по чему я скучаю – это по прогулке. Я хожу по комнате, но это не одно и то же.
Кар: Поскольку наши слушатели, вероятно, не знают об этом, расскажите о случаях в вашей жизни, когда вам всё же приходилось выходить из дома.
Врклян: Нам пришлось покинуть Белград в 1941 году, после бомбёжки 6 апреля, вскоре после того, как родились мои сестры. Они близнецы, родились в 1940 году, на десять лет младше меня. Как беженцы мы сидели в поезде на Загреб, когда начался еще один авианалёт, над нами пролетела «штука» [немецкий пикирующий бомбардировщик Юнкерс Ю-87, прим. ред.], и мы все выбежали из поезда и легли на насыпь рядом с рельсами. И когда мы, наконец, встали, я подумала, что некоторые люди просто продолжают лежать, я не понимала всего происходящего. Когда мы приехали в Загреб, где остановились у родственников моего отца, я ужасно боялась шума, при каждом громком звуке, как, например, хлопок дверью, я убегала и пряталась под стол.
Кар: Вы жили во многих странах, где говорят на многих языках. Какой язык Вы можете назвать Вашим, языком Вашей родины?
Врклян: Ну, таких у меня два [смеется], потому что у меня два родных языка одновременно. В детстве со мной все говорили по-немецки, а потом я пошла в сербско-немецкую школу в Белграде. Поэтому я всегда владела двумя языками, читала книги и многое другое всегда как на нашем языке, так и на немецком.
Кар: Я понимаю. Но скажите, Европа – это Ваш дом, место, которому Вы принадлежите?
Врклян: Абсолютно. В моем случае, к представлению о доме для меня относится не только Загреб или Берлин. Я путешествовала по Франции с Бенно [Майер-Велак, немецкий писатель, за которым Врклян была замужем вплоть до самой его смерти в 2014 году, прим. ред.], и мне очень понравилось.
Кар: Какой город Вы назвали бы родным: Загреб или Берлин?
Врклян: Ну, поэтому я и уехала из Берлина, т.к. чувствовала, что он мне не подходит. Я писала под именем Ирена Врклян, и люди даже не могли произнести мою фамилию, поэтому издатель посоветовал мне сменить фамилию, но я не захотела. Я родом из Хорватии, тогдашней Югославии, и это не изменить. Думаю, не тоска по родине, а тоска по языку – вот что действительно важно. Язык – это ведь тоже своего рода родина, не правда ли?
Кар: Помните ли Вы какой-либо момент, когда Ваше образование сыграло важную роль?
Врклян: Мое образование было преимущественно литературным. Я начала работать на телевидении около 1960 года. До этого я работала на радиостанции, где мне сказали, что просто делать новости уже маловато для меня, что мне нужно идти на телевидение, снимать фильмы. А потом мы снимали портреты и встречи, фильмы о художниках, о людях искусства и писателях. К 1967 году я сняла около 60 фильмов, а затем один мой друг, журналист, прислал мне бланки заявки в Академию кино и телевидения. Поэтому я поехала в Берлин сдавать вступительные экзамены. Я прошла, но чувствовала себя там очень странно. Если бы я ни встретила своего мужа Бенно, который был драматургом и профессором в этой академии, я бы не осталась в Берлине, а вернулась в Загреб.
Кар: Насколько эта история и крупные политические события повлияли на Ваши жизненные планы?
Врклян: Я не могу сказать, что они повлияли бы. И что потом? Создание 60 фильмов оказало на меня влияние, я говорила себе, что уже просто не вынесу придумывать сценарии. Я была творчески истощена и нуждалась в смене обстановки, поэтому поступила в академию и поехала в Берлин.
Кар: Помните ли Вы, что по дороге пересекли европейские границы?
Врклян: У нас были паспорта. Как только я приехала в Берлин, сразу получила вид на жительство, потому что училась в академии. Позже мне пришлось сменить фамилию на Мейер-Велак, потому что у меня было только это разрешение, и его нужно было продлевать в полицейском участке. Там всегда приходилось очень долго ждать – это было ужасно – вместе со всеми остальными, кто также хотел продлить свое разрешение. Тот полицейский участок специализировался на иностранцах, и после свадьбы один из офицеров рекомендовал мне взять фамилию Мейер-Велак, чтобы получить уже постоянный вид на жительство. Это оказалась очень разумно.
Кар: Был ли такой момент во время Вашего пребывания в Берлине, когда Вас тревожило Ваше окружение?
Врклян: Со всеми, кроме Бенно и кроме наших друзей из академии, я чувствовала себя неуютно тогда, в 1976 году. Проходили студенческие восстания, и нас, приехавших из Югославии, считали предателями. Они не были сталинистами, а Югославию считали страной сталинского режима и цеплялись ко мне, поэтому мне было некомфортно.
Кар: Вы чувствовали себя гражданкой Европы в Берлине?
Врклян: Да, чувствовала, гражданкой Хорватии и Европы.
Кар: Вас взволновало, что Хорватия вступила в ЕС?
Врклян: Нет, я была счастлива. Мы всё ещё не часть Шенгенской зоны, но мы часть ЕС. В настоящее время мы председательствуем в Совете ЕС, Пленкович делает свою работу хорошо [Хорватия была государством-председателем Совета ЕС с 1 января 2020 года по 30 июня 2020 года, прим. ред].
Кар: Вы прожили много лет в ЕС и сейчас уже пожилая дама. Каково это быть пожилым человеком в ЕС? Это дает Вам ощущение безопасности? Или трудно сказать?
Врклян: Я не могу точно сказать, я не думаю, что это относится ко мне. Меня волнует больше, что происходит в Хорватии. Я знаю, что с экономикой дела идут у нас не очень хорошо, но с коронавирусом сейчас уже у всех всё не очень хорошо. Это сильный удар, которого никто не ожидал, никто даже не знал, что такое вообще может случиться. Это большая, масштабная проблема для Европы и для солидарности.
Кар: Как европейка чувствовали ли Вы когда-нибудь гордость или стыд за Европу?
Врклян: Нет, мне никогда не было стыдно. И я понятия не имею, что такое гордость. Но мне никогда не было стыдно, нет. [...] В любом случае, Европа должна заботиться о том, чтобы все страны оставались демократическими. Должно быть право на собственное мнение, журналисты должны иметь возможность свободно и критически писать.
Кар: Какие европейские страны Вы еще никогда не посещали?
Врклян: Англию. И я всегда хотела поехать туда из-за Вирджинии Вульф, чтобы увидеть Дом Монаха [смеется] и его сад. После того, как она покончила с собой, ее муж Леонард посадил розы, все говорят, что это замечательный сад. Я всегда хотела увидеть ее сад, но мне так и не удалось посетить Англию. Я написала об этом книгу. Еще я хотела бы увидеть галерею Тейт, потому что там находится мой Ротко, художник которым я восхищаюсь.
Кар: Есть ли у Вас послание для будущих поколений в Европе?
Врклян: Толерантность. Именно это кажется мне очень важным.