Документальное кино
«Нет готового рецепта, по которому можно сделать великий фильм»

В сентябре этого года в государственном музее-заповеднике «Ростовский кремль» пройдет второй семинар-тренинг для начинающих кинематографистов в DocTrain. Наставниками участников станут два известных документалиста из России и Германии: Марина Разбежкина и Арне Биркеншток. Кинокритик Ксения Реутова поговорила с режиссёрами о том, что можно успеть за неделю семинара и на какие ошибки им чаще всего приходится указывать в работе с молодыми авторами. Не обошлось и без вопроса об эпидемии коронавируса: как изменится мировой кинематограф, когда она закончится?

Ксения Реутова

© Privatarchiv Марина Разбежкина

– Какие впечатления у вас остались от прошлогоднего тренинга DocTrain?
– Я поняла, что такой тренинг нужен. Заявок было подано много. Сложность заключалась в том, что работы находились на разном уровне. Кто-то только начинал исследование проекта и еще не снял ни кадра. Кто-то фильм уже практически завершил и предложил нам черновую сборку. Оказалось, что одних ребят надо было вести за руку, подсказывать, куда идти, на что смотреть. А с другими – с теми, кто уже приближался к концу, – нужно было долго, серьезно и внимательно разглядывать, что получилось. Это совершенно разные методы, приемы и способы работы. Приходилось постоянно переключаться. В этом году мы берем только тех, кто уже дошел до рафката – то есть до чернового монтажа.
 
– У участников тренинга будет всего неделя. Много ли можно успеть за это время?
– Да, очень много. Я вообще люблю такие экспресс-скачки. Сошлюсь на опыт, который у нас уже есть. В Свияжске мы проводим фестиваль «Рудник». Там работают две киношколы: документального кино и док-анимации. Туда мы в основном принимаем ребят, у которых нет никакой практики. Им нужно понять, их это дело или нет. И вот в рамках фестиваля, начав с нуля, они должны полностью снять кино и показать его на закрытии. Почти все доходят до конца, и половина из этих фильмов очень хорошие. Но участники полностью готовы вот так проживать свою жизнь, потому что там, конечно, не вздохнуть. Они работают 24 часа в сутки, и все серьезно.
То же самое и здесь. Если наши слушатели готовы работать, не вставая со стула, без всякого отдыха, то будет и результат. Это такой вызов самому себе. Возможно, за эту неделю придется отказаться от прежнего замысла и развернуться совсем в другую сторону. И понять, что пошел не туда.
 
– Почему такое случается?
– Потому что кино – это ощущение целого. И это особый талант. Многие молодые режиссеры не могут мыслить целой историей. Они передают это право режиссеру монтажа. А мне кажется, что на первом этапе очень важно самому этому научиться. Это и при съемке полезно: ты делаешь кино, уже думая о конечном результате. А иначе получается, что ты снимаешь какие-то кусочки жизни, а потом думаешь: господи, что я наснимал такое, мне никогда в жизни это не смонтировать.
В нашей Школе документального кино и театра мы предлагаем режиссеру пройти путь от начала до конца. Двигаться от замысла, от поиска героя, от общения с ним, от понимания, что такое сюжет, – к целому фильму. Потому что документальное кино не является зеркальным отражением жизни. Оно – проекция твоего интереса к жизни. Мы на занятиях никогда не употребляем слова «правда». Вот твоя реальность, а вот еще чья-то, и они могут не иметь друг к другу никакого отношения.
 
– На какие ошибки в разборе работ вам приходится указывать чаще всего? Что начинающие документалисты делают не так?
– Бывает, что студент снял хороший материал и что-то из него сложил. А потом выясняется, что он не понимает того, что увидел и снял, и что он монтирует историю, очень далекую от героя, зацепившись за случайное и упустив сущностное. Это трудно объяснить тем, кто не работает в кино, но мы часто сталкиваемся с подобным и в киношколе, и на таких курсах. Тут надо дать понять студенту, что вообще-то у него все есть в материале. Только его надо заново увидеть, рассмотреть, чтобы кино в конце концов получилось.
 
– Некоторые участники прошлогоднего тренинга говорили о том, что в итоге пришли к решению заменить героя.
– Это могли делать только те, кто был еще в исследовательском, бумажном периоде. Потому что заменить героя просто так в процессе съемки почти невозможно. Это значит, что ты начинаешь делать какое-то новое кино.
 
– Чем, на ваш взгляд, отличаются документалисты в России и Германии и чем отличаются условия их работы?
– Молодой немецкий режиссер может три года ждать, когда ему выделят деньги. И только тогда он начнет снимать. Мне эта система кажется порочной. Это касается уже не конкретно Германии, а всех стран, в которых режиссеры, чтобы получить деньги на фильм, должны постоянно участвовать в питчингах и обращаться за грантами. Это слишком долгий путь. Сейчас технические средства не такие дорогие, почти каждый студент в конце выпуска имеет неплохую камеру. Свою, личную. И если у него есть герой, есть история, если он не может без этой истории жить, то он не должен ждать, когда ему выдадут 20, 50 или 100 тысяч евро. Он должен идти и снимать. Да, без денег, наживая себе миллион проблем. Но если сидеть три года, то потом может оказаться, что и герой уже не хочет сниматься, и усталость накопилась. Ты выходишь на площадку, а внутри у тебя пусто. Страсть, горение проектом проходят очень быстро. А без нее кино не складывается.
 
– Может ли российский режиссер получить финансирование в Европе?
– На Западе, естественно, поддержка лучше. В России грантов почти нет. Но получить западные гранты сложно, на них огромный конкурс. Однажды в Германии на Лейпцигском фестивале я спросила у одного крупного грантодателя, можем ли мы к нему обратиться. Объяснила, что у нас много талантливых студентов. А он сказал: «Знаете, если бы обратились вы, мы б вам дали. А студент пусть попробует сначала что-то сделать». Думаю, это правильно. Вряд ли кто-то согласится давать деньги незнакомому человеку. Попытайся сам сделать один, второй, третий фильм. И тогда люди увидят, что ты умеешь. И можно ли с тобой работать.
 

– Могут ли режиссеры как-то использовать ту ситуацию, в которой мы оказались сейчас? Я имею в виду самоизоляцию и карантин, если речь идет о Германии. Дает ли кризис, вызванный эпидемией коронавируса, хоть какие-то преимущества?
– Сейчас будет появляться огромное количество заявок на кино о текущих событиях. Но эти фильмы, когда они выйдут, никому не будут нужны. Во-первых, зрители не захотят вспоминать. Во-вторых, ограниченность пространства приведет всех к одной форме, к одним сюжетам. Так что нет, мне не кажется, что эта общая беда даст нам возможность снять хорошее кино. Побеждают, как ни странно, люди, которые уже про это что-то сняли. Не конкретно про коронавирус, а про ужас существования. Когда ты можешь умереть, просто шагнув за порог своей комнаты, которую ты уже ненавидишь за месяц сидения. А впереди наверняка еще месяца два или три. Ожидание этого ада, этого несчастья, ощущение, что ты не владеешь своей жизнью и смертью, – это абсолютно античная ситуация. Она постоянно в истории человечества повторяется. И про это уже снято множество фильмов.
 
– Многие пишут о том, что мир после эпидемии уже не будет прежним. Как вы думаете, изменится ли кино? Вернутся ли фестивали и кинотеатры?
– Если говорить о содержании, то, мне кажется, почти ничего не изменится. Будет столько же плохого кино и столько же хорошего. А вот в организационных вещах будет большой провал. Жизнь в целом чувствительна к остановкам и не любит их. А жизнь производственная не способна их переживать. У многих моих друзей слетели проекты. Думаю, проблемы больше коснутся игрового кино, а также проката и фестивалей. Некоторые киносмотры сейчас уходят в онлайн, но это не выход. Любой фестиваль – прежде всего общение и мощный творческий подъем, который кинематографисты получают, когда взаимодействуют друг с другом. От ухода в интернет ты не выигрываешь ничего. Просто твой фильм будет где-то показан. К сожалению, после кризиса фестивальное движение во всем мире серьезно пострадает. И это очень жаль.

© Privatarchiv Арне Биркеншток

– Какие впечатления у вас остались от прошлогоднего тренинга DocTrain?
– Прошлогодний семинар получился отличным. Я познакомился с огромным количеством талантливых молодых режиссеров. У всех были интересные истории, но по сравнению с Германией – чуть более скромные возможности для их реализации в той части, которая касается финансов и ресурсов. Все участники были открытыми, заинтересованными, жадными до знаний. У меня сложилось впечатление, что после этого тренинга на свет смогут появиться очень хорошие, сильные фильмы.
 
– У участников тренинга будет всего неделя. Много ли можно успеть за это время?
– Да. За это время можно поставить новые вопросы, выслушать возражения. С участниками разговаривают не только руководители семинара. Они и сами дискутируют между собой. Можно будет что-то переосмыслить в своем проекте, бросить вызов самому себе. Обычно, когда происходит работа над фильмом, человек полностью погружается в него – либо в одиночку, либо в небольшой группе, – и ему сложно взглянуть на свою работу со стороны. Семинар дает возможность получить конструктивный, часто критичный и даже иногда болезненный, но очень нужный фидбек извне. Это позволит сделать огромный шаг вперед.
 
– Как участники принимают критику? Особенно если, как вы говорите, она может быть болезненной.
– По-разному. Но большинство режиссеров все-таки готовы к этому опыту. Болезненно – не значит ужасно. Понятно, что фильм для кинематографиста – это его ребенок. Автор вкладывает в свое произведение много творческих сил, энергии, личного времени. Поэтому критика может быть чувствительной, но если это продвигает твой фильм вперед, то ее можно расценивать только как нечто ценное и позитивное.
 
– На какие ошибки в разборе работ вам приходится указывать чаще всего? Что начинающие документалисты делают не так?
– Я не могу согласиться с самой постановкой вопроса. В кино нет правильного и неправильного. Это не математическое уравнение. Нет готового рецепта, по которому можно сделать великий фильм. Суть заключается в том, есть ли у вас хорошая история, релевантная не только для вас лично, есть ли доступ к людям, которые играют в этой истории важную роль, есть ли у вас драматургическое и визуальное представление о том, как вы хотите эту историю рассказать. Процесс создания любого фильма – это поиск, приключение.
 
– Некоторые участники прошлогоднего тренинга говорили о том, что в итоге пришли к решению заменить героя. Что было сделано не так?
– Автору нужно убедиться в том, что выбранный им герой способен нести на себе фильм. Иногда люди переоценивают некое личное впечатление и думают, что это впечатление можно один в один перенести на экран. Иногда режиссер не может оценить, как человек будет вести себя, когда вокруг него окажется съемочная группа. А ведь он может закрыться, у него будет совсем другое поведение. Часто герою требуется время, чтобы привыкнуть к тому, что идет съемка. Аспектов на самом деле очень много. Иногда вопрос в удобстве. Режиссер думает: мне с этим человеком так комфортно, сделаю-ка я фильм с ним. И не хватает энергии, чтобы поискать где-то еще. 
 
– Чем, на ваш взгляд, отличаются документалисты в России и Германии и чем отличаются условия их работы?
– Режиссеров документального кино много, и они все разные. Это касается и России, и Германии. Не существует типичного российского или немецкого документалиста. Но условия в наших странах отличаются. В Германии почти в каждой федеральной земле есть свой кинофонд, и все они готовы финансировать документалистику. Другим источником денег выступают телеканалы. Это все равно непросто, между претендентами на эти средства существует конкуренция. В бытовом плане режиссура документального кино даже в Германии – не та профессия, которая позволит разбогатеть. Но во многих аспектах немецким кинематографистам легче провести свою картину через продакшн и постпродакшн. В России, насколько я знаю, многие коллеги должны полагаться только на себя. И часто они вынуждены полностью заканчивать фильм, прежде чем станет понятно, будет ли у него хоть какая-то поддержка.
 
– Может ли российский режиссер получить финансирование в Европе?
– Если этот режиссер еще неизвестен, то это довольно сложно.
 
– Зарабатывает ли документальное кино деньги в прокате? Можете ли вы назвать самые успешные документальные кейсы последних лет?
– Их немного. В Германии документальные фильмы финансируются через государственные субсидии и через общественно-правовые телеканалы. Но в прокате свой бюджет отбивает меньшинство. Некоторые фильмы выходят к иностранным покупателям, права на их показ покупают за границу. Есть фильмы, которые пользуются успехом у публики в кинотеатрах, но это совсем малая доля. Есть также успех в фестивальных кругах. У картины тогда не так много зрителей, но по крайней мере она оценена с точки зрения художественной ценности.
 
– Могут ли режиссеры как-то использовать ту ситуацию, в которой мы оказались сейчас? Я имею в виду самоизоляцию и карантин, если речь идет о Германии. Дает ли кризис, вызванный эпидемией коронавируса, хоть какие-то преимущества?
– Видимо, в ближайшие пару лет мы увидим много оригинальных «корона-фильмов». Но на самом деле существование кинематографистов – и экономическое, и творческое – сейчас под угрозой. Людей увольняют, все съемки остановлены. Режиссеры, операторы и другие специалисты сидят без работы. Кинотеатры закрыты, но аренда за их помещения продолжает капать. Это задевает всех: и прокатчиков, и тех, кто производит и сдает в аренду оборудование, и всех, кто причастен к съемкам. Я не вижу тут особых преимуществ. Для киноиндустрии это абсолютная катастрофа.
 
– Многие пишут о том, что мир после эпидемии уже не будет прежним. Как вы думаете, изменится ли кино? Вернутся ли фестивали и кинотеатры?
– Фестивали точно вернутся, потому что потребность в них существует и у публики, и у тех, кто создает кино. А сам кинематограф меняется вне зависимости от эпидемии коронавируса. Этот процесс начался не вчера. С одной стороны, по-прежнему существует запрос на кино как на коллективный опыт. С другой, у каждого появилась возможность смотреть фильмы дома в отличном качестве. И выбор, благодаря Netflix и другим платформам, теперь огромный. Получается, что у кинематографа в его традиционном виде появилась конкуренция. Должно быть какое-то веское основание для того, чтобы человек вышел из дома, поехал в центр города, заплатил деньги и попал в кинозал. Эта трансформация будет продолжаться, и в данном случае неважно, есть коронавирус или нет.