Ольга Шпарага
Пересекать границы, чтобы вместе сопротивляться несправедливости

 Сопроводительный материал к выставке «Граница» в Минске, который я, как и каждая посетительница, получила на входе в пространство экспозиции, венчался вопросом: где заканчивается Азия и начинается Европа? Этот привычный вопрос, которым совсем недавно  смело задавалась я сама, отстаивая европейский путь для Беларуси, в этот раз прозвучал для меня как неприятная провокация. Потому что сам факт, что Азия где-то может завершаться, а Европа – начинаться, делает правомерным вывод о наличии у Азии и Европы некоторых вполне стабильных сущностей, благодаря которым и возможно установить границы этих образований. Главная проблема таких сущностей в том, что их заложниками становятся люди и сообщества, что мы и видим сегодня наиболее отчетливо в дискуссиях о беженцах, страх перед которыми вызван их рассмотрением не как конкретных и страдающих людей, а как носителей культур и ценностей, вызывающих опасение и неприятие. И речь в этом случае именно о «восточных» культуре и ценностях.

Следует ли отсюда, что сегодня, т. е. в ситуации, когда права человека признаются важнейшей ценностью, которая не может быть принесена в жертву никаким культурным или политическим образованиям, разделение на Восток и Запад не только теряет свое определяющее значение, но и становится опасным? Способствующим этому фактором выступает, конечно же, глобализация, т. е. взаимосвязь транснациональных экономических, политических, социальных и культурных процессов по меньшей мере последних 30 лет, сделавших права человека, – как и их нарушения, – повесткой дня практически во всех уголках земного шара.

Отсюда следует, что как бы ни разнились общества и культуры, именно отказ в уважении человеческого достоинства и в обеспечении фундаментальных прав со стороны правительств и на уровне различных дискурсов становится сегодня той разграничительной линией, которая приходит на смену прежним геополитическим и другим границам,  поскольку эти границы больше не могут служить оправданием унижению человеческого достоинства и нарушениям прав человека. Учитывая же то, что практики унижения и отказа в правах имеют множество нюансировок и нередко становятся предметом политического торга и компромиссов, не оказывается ли эта решающая граница скорее триггером, разоблачающим все новые границы, в том числе не свободные от эссенциалистского понимания и толкования?  
 
Между патриархатом и неравенством
 
Видео художников из Узбекистана Умиды Ахмедовой и Олега Карпова «Заложники вечности», которым открывалась выставка в Минске, не ускользнуло от внимания ни арт-критиков, ни зрителей, с которыми я обсуждала выставку. Женщина в оранжевой спецовке, подметающая лужи в дождь на дороге, по которой пролегает путь президента Узбекистана, служит выразительной метафорой современных патриархальных иерархий. На выставке им посвящен еще ряд работ – прежде всего «Я встретил девушку» Аллы и Алексея Румянцева из Таджикистана и «Супер Таус» Таус Махачовой из Махачкалы.

Хотя в Германии или Франции мы вряд ли столкнемся с точно такой же картиной, однако и в этих странах женщины все еще дискриминируются на рынке труда, значительно уступают мужчинам в своем присутствии на политической арене, подвергаются дискриминации на уровне медийных репрезентаций и в повседневной жизни. Конец 2017 года войдет в историю чередой шумных разоблачений случаев харассмента в Голливуде. Их восприятие, однако, выражает не только солидаризацию сторонников и сторонниц чувствительности к различиям и своеобразию, но и поляризацию современных обществ, значительная и не очень – в зависимости от рассматриваемого государства – часть которых голосует последние годы за откровенно ультраправых политиков, что вызвало бы недоумение еще 10 или 20 лет назад. Эти изменения свидетельствуют о том, что глобализация, сближающая общества и культуры, работает не только в направлении ценностей, служащих эмансипации, но и противоположных, поддерживающих некритическое восприятие традиций, социальных иерархий и неравенство. В первое десятилетие 21-го века все больше теоретиков обращаются к анализу именно негативных следствий глобализации – роста неравенства и несправедливости, идущими нога в ногу с неолиберальной экономикой и популистской политикой[1].  
   
Именно поэтому граница между традициями, с одной стороны, и современными стилями жизни и способами восприятия мира, с другой, находящая выражение не только в культурных символах, но и экономических отношениях, также отчетливо дает о себе знать на этой выставке. Так, родившаяся в Казахстане Катя Исаева составила из пиал что-то вроде карты Средней Азии – каждая пиала при этом уникальна благодаря своему рисунку, а также стоящей за нею истории ее владельцев. Собранные вместе, пиалы символизируют не просто «дружбу народов» бывших советских республик, в которые пиалы, как правило, привозились в качестве сувениров, но и экономическое измерение этой дружбы, воплощенное в работе промышленных предприятий, обеспечиваемой именно благодаря связям между советскими республиками.

Распад СССР стал серьезнейшим толчком к деиндустриализации на пространстве бывшего СССР, однако схожие процессы затронули в последние десятилетия и другие, в особенности так называемые развитые, страны земного шара. Деиндустриализация в них была обострена таким следствием неолиберальной политики, проводимой начиная с 1970-х гг. 20-го века, как финансиализация – замена кредитами переставших расти доходов рабочей силы, сопровождаемая разрушением мира социальной сплоченности, а также сломом социальных структур промышленных городов – к примеру, объединенных в США так называемым «ржавым поясом»[2]. Синонимом финансиализации являются наряду со стагнацией среднего класса прекарный труд и экономическая незащищенность, которая сегодня рассматривается в качестве ключевого фактора роста поддержки популистских политиков в самых разных уголках мира[3]. Другим фактором выступают рост неравенства в доходах и сосредоточение все большего количества богатств в руках совсем незначительного числа людей (1-го процента истинных бенефициариев глобализации)[4].
 
Рассинхронизация современности и политика идентичности
 
Одно из понятий, которое, как мне кажется, наиболее удачно выражает эту ситуацию последнего двадцатилетия, – это понятие «асинхронной современности» (мой перевод англ. contemporaneity), восходящее к «одновременности неодновременного» (Gleichzeitigkeit des Ungleichzeitigen) Эрнста Блоха[5]. Блох использовал его для того, чтобы охарактеризовать контекст, в котором в 30-е гг. 20-го века возник национал-социализм в Германии, а сегодня теоретики современного искусства связывают рассинхронизацию современности также с новыми, электронными, технологиями. Эти технологии поддерживают иллюзию тотального соприсутствия самых разных времен и опытов в ситуации, когда возможности для их сохранения и накопления становятся все более иллюзорными[6]. И, как и в 1930-е годы, одним из ответом на это оказывается попытка двигаться вспять, или отгородится от глобальных процессов с помощью ужесточения политики идентичности.
Интересно, что эта политика напрямую затрагивается только в двух работах – «Три границы» Алисы Бергер (немецко-северокорейско-еврейской художницы) и «Насреддин в России» Ольги Жытлиной (Россия), в то время как критическую реакцию на ее следствия можно найти в целом ряде высказываний выставки. Речь о проектах «Взаимная незавершенность» Айтиген Джумалиевой из Кыргызстана и «Казахские забавы» Сауле Дюсенбиной, «Мугам-караоке» Фархада Фарзиева из Азербайджана и «Ответственный конструктор» Антона Карманова из России, «Национальный гимн Грузии» арт-группы «Хинкали джус» / Нади Цулукидзе из Грузии и «Девятнадцать за день» Таус Махачовой из России.
Эту реакцию можно охарактеризовать с помощью понятий незавершенность/открытость идентичности, конструктивизм, удачи и сложности связи локальных традиций с глобальными практиками. Политика же идентичности, хорошо знакомая мне и в Беларуси, настаивает на чистоте этнических групп, четкости определяющих их принципов и оправданности иерархий между ними. Сегодня она, как правило, сопряжена с ксено- и гомофобией, потому что поддерживается практиками исключения людей и групп/сообществ по самым разным признакам. Обосновываются эти практики необходимостью реагировать на разного рода внутренние проблемы – экономические, политические, социальные, – которые, однако, переводятся на язык политики идентичности. Идет ли речь об America first или о том, что в национальном государстве официальным может быть только один язык и одна версия памяти, все эти обоснования скрывают под собою стремление не только использовать простые способы решения проблем взаимного признания, неизбежно и постоянно возникающих в «обществе своеобразия» (Розанваллон/Rosanvallon); но и установить за этими процессами жесткий контроль, чаще всего сопряженный с (пере)распределением экономической, политической и символической, интеллектуальной власти.    
 
Границы как условие для культурного перевода
 
Это возвращает нас к исходному вопросу о связи политики идентичности – от этнической и национальной, до той, которая делает нас азиатами либо европейцами, – с уважением человеческого достоинства. Если критика эссенциализированных идентичностей приводит к разоблачению многочисленных и все новых границ – гендерных, экономических, ценностных и других, которые при этом должны мыслиться не как сущности, а как процессы[7], – то не следует ли отсюда задача постоянно оставаться на границах собственного, индивидуального и коллективного опыта? Это будет позволять видеть условия и своеобразие собственной ситуации, не отрицая при этом реальности иных ситуаций – потому что иначе наш опыт будет граничить с Ничто, что едва ли возможно в межчеловеческом мире, где один человеческий опыт неизбежно граничит с другим.
Джудит Батлер предлагает решать эту задачу с помощью практики культурного перевода, в случае которого речь идет не о взаимодействии между замкнутыми, закрытыми и завершенными языковыми, или, более широко, знаковыми, системами, а о стимулировании всякого языка к изменению, способствующему пониманию другого[8]. А это и есть, согласно философу, понимание в ситуации нахождения на границе между сообществами, предполагающее проблематизацию того, что кажется привычным и известным. Так, определяемое нахождение на границе оборачивается потерей ориентации и, как следствие, шансом для человеческого бытия обрести новую форму. Замыкание же в области своих смыслов и собственного опыта и отказ признания его границ тяготеет к насильственным действиям по отношению к тому, что или кто не вмещается в горизонт собственного завершенного опыта.
Проведение различий между Азией и Европой, этническими и социальными группами, национальными характерами, гендерами и стилями жизни оказывается оправданным в том случае, если позволяет, несмотря на различия, говорить на общем языке и выявлять те общие и особенные условия, которые делают этот язык возможным. Современное искусство, как и научные исследования, обогащают этот язык все новыми словами и синтаксисами, давая все больше возможностей для того, чтобы говорить о своеобразии, не отказываясь от общего смыслового и ценностного горизонта. В случае выставки «Границы» этим горизонтом оказалась проблематизация одних границ и проведение других таким образом, который позволяет определять их как экономически, политически, социально и культурно сконструированные и, следовательно, как открытые для нашей интерпретации и изменения. 

Ольга Шпарага, философ, кандидат философских наук. Изучала философию в Беларуси и Германии. Преподавала в ЕГУ в Минске и Вильнюсе с 2001 по 2014 г.  На протяжении 2006-2014 гг. была соредакторкой интернет-журнала «Новая Еўропа» (www.n-europe.eu), в настоящее время входит в редакторский совет журналов the Ideology and Politics Journal (ideopol.org) и pARTisan, а также в научный совет философской книжной серии Libri Nigri. Стажировалась в Рурском университете г. Бохума и университете Фрайбурга (Германия), в Центре теоретических исследований в Праге, Технологическом университете Варшавы и New School (Нью-Йорк, США). Является авторкой многочисленных статей, а также монографии «Пробуждение политической жизни: Эссе о философии политики» (Вильнюс: ЕГУ, 2010); научным соредактором семи коллективных монографий, среди которых:
Феминистская (арт)критика / под ред. И. Соломатина, О. Шпарага, В. Гапеева, Каунас: Taurapolis, 2015.
Радиус нуля. Онтология арт-нулевых. Минск, 2000-2010 / под ред. О. Жгировской, О. Шпараги, Р. Вашкевича. Минск: Логвинов, 2013 – 532 с. (на русском и англ.)
После советского марксизма: история, философия, социология и психоанализ в национальных контекстах (Беларусь, Украина) / сост., науч. ред. О. Шпарага. Вильнюс: ЕГУ, 2013.
Пути европеизации Беларуси: между политикой и конструированием идентичности (1991-2010). Под ред. О. Шпараги. Минск: Логвинов, 2011.


[1] Ср. Milanovic B., Global Inequality: A New Approach for the Age of Globalization. Harvard University Press 2016; Piketty T., Capital in the Twenty-First Century. Harvard University Press 2014.
[2] Мейсон П., Посткапитализм: путеводитель по нашему будущему. М.: Ad Marginem 2016. С. 36 и далее.
[3]Ср. The spread of populism in Western countries. Guiso L., Herrera H., Morelli M., Sonno T. 14 Oktober 2017. VOX. CEPR’s Policy Portal; http://voxeu.org/article/spread-populism-western-countries
[4] Milanovic B. Cit. Op. P. 21-22.
[5]  Bloch E. Erbschaft dieser Zeit. In: Werkausgabe. Band 4. Suhrkamp 1985. S. 122.
[6]  Ср. Contemporaneity in the History of Art. A Clark Workshop 2009, Summaries of Papers and Notes on Discussions (s. T. Smith’ remark). In: Contemporaneity: Historical Presence in Visual Culture, Vol. 1 (2011). P. 12; http://contemporaneity.pitt.edu
[7] Ср. размышления о «сообществе беженцев» как возможности мыслить процессуально: Aber wer sind «sie»? Roundtablegespräch mit Manuela Bojadžijev, Nikita Dhawan, und Christoph Menke, moderiert von Helmut Draxler zu Flucht und Migration als Herausforderungen des politischen Denkens. In: Texte zur Kunst. Heft Nr. 105 / March 2017; https://www.textezurkunst.de/105/tzk-105-roundtable/
[8]  Butler J., Ausser sich: Ueber die Grenzen der sexuellen Autonomie. In: Butler J. Die Macht der Geschlechternormen und die Grenzen des Menschlichen. Suhrkamp 2012. S. 68.